Старые белградские торговцы оставили после себя пожертвования на благотворительность. А новые? Зажались и молчат. Кому все это оставят? Своим детям? Но ведь знают: всегда есть поколение, которое накапливает, и следующее, которое тратит
Вижу на тротуаре контейнер для мусора. Над ним склонилась молодая женщина в запятнанном платье, которое помнит и лучшие времена. Чего-то ищет. Кому-то что-то говорит.
Вижу, как из контейнера выбирается смуглая девочка с длинными кудрявыми волосами. Она похожа на ангела Боттичелли. Выныривает из мусора как маленькая Венера из раковины и мутной морской пены, изверженной городом.
Девочка говорит матери: «Нету…»
Есть ли более короткое и более страшное слово в нашем языке, чем это вечное нету. Это слово слишком долго длится.
Мать говорит: «Посмотри еще …» и девочка вновь исчезает в мусоре.
Стою, пораженный этим зрелищем. Мой приятель, и сам небогатый, никогда не выбрасывает остатки хлеба в мусор. Собирает их в пластиковый пакет и оставляет рядом с контейнером. Хлеб, как по волшебству, исчезает, как только он заходит в дом. У голода зоркий глаз.
Голодая столетиями, мы покупаем больше хлеба, чем нам необходимо. А потом его выбрасываем. Хлебу в мусоре не место, это предвещает зло. И зло приходит.
Наши старики учили нас поднять упавший на землю кусок хлеба, подуть на него, поцеловать его и перекреститься. Видел я однажды, как принцесса Елизавета поднимает упавший кусок хлеба, целует его и крестится. Добрый забытый обычай, полный почтения к хлебу. Забытый, как и старое слово – задужбина (пожертвованное или завещанное имущество на благотворительные или культурно-просветительные цели – примечание переводчика).
Старые белградские торговцы, объявленные после войны закоренелыми капиталистами, оставили после себя задужбины. А новые?
Момо Капор
Сегодня многие богаче их, но только никто ничего не оставляет. Зажались и молчат. Наши, разбогатевшие за рубежом : нефтяники, банкиры, промышленники… никто не подарит городу фонтан, общественное здание, скульптуру, стипендию, горячую пищу для бедных… Кому все это оставят? Своим детям? Но ведь знают: всегда есть поколение, которое накапливает, и следующее, которое тратит. Никто ничего не унесет на тот свет, когда однажды придется уйти.
Утеряны все веры, кроме религии потребления.
И даже если отнимали, крали, эксплуатировали, скаредничали, старые торговцы, тогдашние «неоднозначные» бизнесмены, все-таки все оставляли отечеству, чтобы хоть как-то искупить свои грехи. Что мы оставим? Какие наши задужбины? Может быть нужно начать с чего-то малого, почти неважного? Мир не поправишь широкими жестами, а только мелочами. Может для начала стоит оставлять черствый хлеб в пластиковом пакете у контейнера? Пару недоеденных сосисок, наполовину выпитый йогурт? Изношенные башмаки? Каково время, таковы и задужбины! Могут свободно поместиться в пластиковом пакете.
Оставляю пакет около контейнера и через пару шагов оглядываюсь. Исчез! Эта наша маленькая задужбина когда-то называлась доброчинством. Что такое доброчинство? Это когда делаешь доброе дело, а остаешься неизвестен. Чтобы чья-либо благодарность не подпитывала твое тщеславие. Старые господа в перелицованных пальто ходят по рынкам и собирают листья капусты, какие-то упавшие на пол и откатившиеся картофелины, забытую кем-то морковь, листья зеленого салата … Перерывают контейнеры в поисках газет и недокуренных сигарет. Их называют мусорными аналитиками! Один из них носит клетчатую кепку (знаю, чьей она раньше была). Они уже не обязаны быть господами. Свободны от этого …
Недавно в какой-то газете в разделе «Недвижимое имущество» я видел фотографии вилл на Дединье, выставленных на продажу. Были указаны и цены: шесть миллионов евро, четыре с половиной миллиона, три миллиона, два с половиной … Занятно, что среди этих цен не было ни одной в миллион евро – именно столько мог бы заплатить лауреат Нобелевской премии по литературе. Трудно поверить, что самый известный в мире писатель не может купить даже самую маленькую виллу в каком-то там белградском районе. С того момента, как это узнал, я перестал рассчитывать на Нобелевскую награду. Нет смысла; останусь навсегда в старом доме, построенном в 1926 году, с липой, колодцем и тремя соседями в общем дворе, которые время от времени приносят только что испеченные оладьи или кусок пирога с сыром.
Интересно, что новые богачи с юга, привыкшие к своим краям, вокруг вилл на Дединье строят высокие стены с прорезями, похожими на амбразуры, а один из них на входе в свое имение воздвиг настоящую Триумфальную арку. У него есть и герб, который он откуда-то слямзил: на нем два льва (любимые животные в его деревне), но эти львы носят белые носки с черными мокасинами.
Момо Капор: Обрад или «Герцеговина весь мир заселит, а сама так и не опустеет»
Нет большего страха чем тот, когда человек почувствует, что будет забыт. Этот страх быть забытым заставлял самых могущественных в мире людей нанимать великих художников и быть их меценатами, как, например, Медичи и Сфорца, и многие папы нанимали Микеланджело, Леонардо и Рафаэля, чтобы, оставшись в их произведениях, одолеть океан времени и забвения.
Молодые люди, будучи в расцвете сил и в лихорадке потребления, не успевают думать об этом.
Глотая энергию, время и пространство, они верят в то, что вечны, не думая о том, что все будет растрачено и загублено, как это всегда бывает, уже следующим поколением. Потому-то самые мудрые из очень богатых еще при жизни оставляли задужбины отечеству, которое и сегодня их каждый день поминает. Так, Илия Милосавлевич по прозвищу Коларац оставил Белграду великолепное здание, а его имя ежевечерне на устах людей. Он был из села Колара, сын портного и воина аба Милосава, с которым однажды утром 1813 года, убегая от турок, на веслах переплыл Дунай, в то время как за лодкой плыло единственное их имущество – белый жеребенок на поводе. Вижу то утро в бледной измороси реки. Отец и сын привязывают свою лодку к дощатому плавучему доку панчевской пристани. Чуть дальше – скотный базар, где Илия Коларац станет самым известным торговцем, соперничавшим в хитрости с греками, цыганами, евреями, армянами и турками – ставши Илией Сербиянцем или Сервиянином, чьи партии зерна и стада свиней поплывут к верховьям Дуная, и славе которого позавидует сам князь Милош, ведь золото потечет рекой, чтобы однажды, через много лет после смерти Коларца, был построен Коларчев народный университет, в чьем зале мы будем слушать Иоганна Себастьяна Баха – холодные отблески математики и хрусталя.
Надо бы вспомнить и предтечу благотворителей, графа Савву Владиславича-Рагузинского. Был министром у Петра Великого и Екатерины, щедро одарил монастырь Житомисличи, который в 14 веке построили Милорадовичи, предки знаменитого русского генерала Милорадовича, соратника Кутузова. Это граф Савва Владиславич подарил Петру Великому предка Пушкина – абиссинца Ганнибала, которого царь освободил от рабства и сделал из него своего генерала и дворянина.
Герцеговинец Лука Челович, который пришел в столицу с двумя динарами в кармане, и которому Йован Дучич дал денег на железнодорожный билет, чтобы тот оставил Белград и вернулся в Требинье, холостяк и скромница, всю жизнь спавший на металлической армейской кровати, оставил Белградскому университету великолепный отель «Бристоль», почти всю улицу Карагеоргия и парк у железнодорожного вокзала.
Можно было бы вот так перечислять сколь угодно долго, вплоть до Игуманова, подарившего свой прекрасный дворец Православной церкви, и Николы Спасича с его задужбиной на улице Князя Михаила, чтобы в конце концов вспомнить и многих богачей, которым и в голову не приходит чуть-чуть поделиться своим богатством с народом, из которого они вышли. Ненасытные, глотают все, до чего добираются, убегая от генетического голода, разъедающего их изнутри.
К тому же новоиспеченные богачи невероятные скряги и скупердяи (если по-народному), особенно те, кто живет на Западе. Евро для них что-то вроде иконы. Как-то так получается, что я, бедняк, плачу за выпивку миллионеров, так как у них никогда нет карманных денег, а оплатить кредитной карточкой пару крепких напитков в баре невозможно. Потому и богаты, что никогда ни за что не платят. Платит не тот, у кого есть чем платить, а тот, кто привык платить.
Смотрите, трясется империя, про которую мы думали, что будет жить вечно. Лопаются банки как перезревшие тыквы, а кризис ширится и охватывает Европу. Говорят, что мы этого не почувствуем, т.к. у нас нет денег, которые могли бы пропасть. Как у типичного серба, у меня, например, в банке есть несколько сотен евро, как говорится – не хватит и на похороны. Не жалко, если и пропадут.
И, наконец, вспоминаются дивные слова, которые любил повторять мой покойный друг из Хиландара отец Митрофан: «Наше – это только то, что подарим другим». А из мусора опять появляется смуглая девочка с лучистыми глазами и говорит матери: «Нету!» Несмотря ни на что, красивая и улыбчивая, нечто вроде защитного знака, дающего надежду. В этот момент, неизвестно почему, у кого-то подкатывает комок к горлу.
Момо Капор: «Размышления прогуливающегося человека»
Перевод с сербского: Владимир Наумов
Первоисточник: Борба за истину
Источник: Стање ствари
Categories: Стање@Русски
Оставите коментар